Доктор наук — не пустой звук

Доктор наук — не пустой звук

В Послании Президента народу и Парламенту подчеркивалось, что степень доктора наук ни в коем случае не должна девальвироваться. «Докторская диссертация — это открытие. Только открытие! Никаких других докторов нам не надо», — обозначил свою принципиальную позицию Александр Лукашенко. Что подразумевается под тезисом об открытии? Насколько актуальны защищаемые у нас докторские диссертации? Много у нас или мало докторов наук? Обсудить эти вопросы мы пригласили председателя Высшей аттестационной комиссии, лауреата Государственной премии, доктора физико–математических наук Анатолия Александровича АФАНАСЬЕВА; заместителя председателя Высшей аттестационной комиссии доктора социологических наук Александра Николаевича ДАНИЛОВА; проректора БГУИР по научной работе доктора технических наук Александра Петровича КУЗНЕЦОВА; главного научного сотрудника Института физики им. Б.И.Степанова доктора физико–математических наук Евгения Аркадьевича ТОЛКАЧЕВА и заведующего второй кафедрой хирургических болезней БГМУ, заслуженного деятеля наук, лауреата Государственной премии, доктора медицинских наук профессора Станислава Ивановича ТРЕТЬЯКА.

«СБ»: В СМИ регулярно появляются материалы об открытиях в естественных науках: биологии, химии, физике, медицине. Но можно ли рассчитывать на открытие чего–то принципиально нового в гуманитарных и общественных науках? Что вообще мы понимаем под открытием?

А.Афанасьев: Действительно, давайте определимся с терминологией. Прежде всего мы понимаем под открытием приращение новых научных знаний. То есть работа должна иметь не просто обзорный реферативный характер, как это обычно делают в курсовых работах студенты, магистранты. В кандидатской диссертации должны содержаться новые результаты по одному из актуальных научных направлений исследования. Для докторской же диссертации это может быть либо разработка нового научного направления, либо существенный вклад в уже известное направление исследований.

Идя на наш «круглый стол», я специально поинтересовался, сколько у нас в Беларуси есть открытий на сегодня. И что такое открытие, как оно точно определяется в словарях. Так вот в «Энциклопедическом словаре», правда, за 1983 год есть два определения. Одно дается как научное достижение, а второе — как юридический документ. Открытие как новое научное достижение в процессе научного познания природы и общества. Это приращение новых знаний. А с точки зрения права открытие — это объект специальной правовой охраны, некий охранный документ. Раньше, насколько я помню, это у нас называлось дипломом об открытии. В нем фиксировалось, что обладатель диплома имеет приоритет на полученный им соответствующий научный результат.

«СБ»: И сколько, скажите, у нас в Беларуси было сделано таких открытий? В юридическом значении.

А.Афанасьев: В нашем Институте физики им.Б.И.Степанова, а ему уже около 60 лет с момента основания, за всю историю существования зафиксировано всего 3 открытия, одно из которых принадлежит ныне покойному Герою Социалистического Труда академику Ф.И.Федорову.

«СБ»: А что по остальным институтам?

А.Афанасьев: Насколько мне известно, два открытия в области физики зарегистрированы в НИИ прикладных физических проблем им.А.Н.Севченко при БГУ. Есть также зарегистрированные открытия и в других организациях в области химии, биологии, медицины и других отраслей науки. Но их в республике немного — всего единицы. Но это, повторюсь, в юридическом смысле. Мы же понимаем открытие прежде всего как приращение новых знаний. Независимо от того, подкреплены они дипломами или нет.

«СБ»: Физика, медицина, химия. А в гуманитарных сферах сегодня могут быть какие–то открытия в принципе?

А.Данилов: Говоря о гуманитарных науках, многие, и вы, журналисты, в том числе, как–то скептически относитесь к этой сфере, как к каким–то второстепенным наукам. Но сегодня в каждой науке, в каждой области научного знания достаточно много можно найти нового и интересного. И в экономике, и в исторической науке, и в политологии, и в социологии, и в философии, и в филологии есть огромные возможности для приращения знаний. Особенно в наше время, когда Беларусь стала суверенным государством. Проблем для исследований предостаточно. Например, мы проводим политику социально ориентированной рыночной экономики. Разве здесь нет предмета для более глубоких теоретических исследований? Есть. Как повысить эффективность нашей модели развития, какие препятствия могут встретиться на пути, как можно решить эти проблемы, какие преимущества получит человек, общество, государство и как их использовать? Во всем этом надо разбираться, это предмет для серьезной исследовательской работы.

А.Кузнецов: Да, история науки свидетельствует о том, что в любой момент времени может появиться прорыв в какой–то области, отрасли. Поэтому открытия могут быть не только в естественных науках, как физика, химия, биология, но и в области общественных наук.

«СБ»: Хорошо. Мы пришли к выводу, что докторская диссертация должна содержать существенное приращение научного знания. А насколько диссертации, которые у нас защищаются, связаны с белорусской реальностью, с потребностями общества? Если посмотреть на сайте ВАК, по каким темам будут защищаться диссертации, речь, правда, о кандидатских диссертациях, то мы можем там увидеть такие темы, как, например, «Биологическое обоснование и усовершенствование системы защиты картофеля от колорадского жука». Вопросов нет, тема достаточно актуальная для Беларуси и должна найти практическое применение в сельском хозяйстве. А вот рядом видим такую тему: «Политические идеи Мишеля Фляка в формировании сирийской политической системы». Насколько эта и подобные ей работы актуальны для Беларуси?

А.Афанасьев: ВАК не определяет тематику диссертационных исследований. Большинство соискателей ученых степеней выполняют диссертационные исследования в вузах либо в научных организациях, участвуя, как правило, в разработке соответствующих научных программ и проектов. Все эти программы и проекты в обязательном порядке рассматриваются соответствующими экспертными советами. Если эксперты устанавливают, что темы этих программ и проектов актуальные и имеют практический интерес, то в большинстве случаев они утверждаются и на их разработку выделяются необходимые средства.

Вот вы говорите о Сирии? Действительно, у нас ежегодно защищают диссертации граждане иностранных государств, в том числе и из Сирии, которые успешно прошли обучение в аспирантурах наших вузов и научных организациях.

«СБ»: Да, но фамилия автора упомянутой работы не сирийская — наша...

А.Данилов: Если мы будем смотреть на тему с точки зрения полезности только для нашей страны, оценивать ее степень актуальности для нас сегодня, мы можем всю научную работу, извините, завалить. То, что не всегда нам нужно сегодня, разве не может быть актуальным в будущем? У нас должен быть достаточно широкий спектр исследований. Что, нам арабисты не нужны, которые бы знали арабский язык?

Знаете, это что–то вроде того, как нам предлагали сократить курс обучения историков с 5 до 4 лет. Разве нам знание древних языков не нужно? Мы же как требуем защищать диссертацию? Если ты берешь тему изучения арабского мира, ты должен знать арабские первоисточники.

Е.Толкачев: Понимаете, наука, она живет как единый организм. Стремиться, например, к тому, чтобы вырастить бегуна, у которого одни ноги, бессмысленно. Так и наука. Постановка той или иной темы диссертации диктуется самим ходом развития той или иной науки, а не непосредственной полезностью. Поставить на первое место в оценке работы критерий полезности, полезности сегодня и сейчас, это самый короткий путь к тому, чтобы загубить науку.

А.Афанасьев: Приведу яркий исторический пример. В 1895 году известный русский физик П.Н.Лебедев, имя которого носит Физический институт Российской академии наук, экспериментально обнаружил и измерил силу светового давления. В Английском физическом обществе эту работу оценили как выдающуюся, отметив при этом, что сила светового давления вследствие ее малости никогда не найдет практического применения. Но спустя более 50 лет были созданы лазеры и оказалось, что силу светового давления от лазерного излучения можно эффективно использовать в различных практических приложениях. И сегодня созданный лазерный пинцет на основе сил светового давления является уникальным инструментом для медицины, биологии, химии и других областей науки. Несколько лет тому назад группе западных ученых за эти исследования была присуждена Нобелевская премия.

Этот исторический пример показывает, что иногда от получения фундаментальных научных результатов до их практического использования проходит длительное время.

Е.Толкачев: А вот что говорил нобелевский лауреат Дж.Томсон, открывший электрон, по поводу открытия Х–лучей, впоследствии названных рентгеновскими? Представьте себе, что какое–то государство поставило задачу найти способ заглянуть внутрь организма человека. Отыскать в теле осколок снаряда или перелом. Да никто бы не додумался, что эту задачу можно просто решить с помощью рентгеновских лучей. А если вы не мешаете науке, она сама придет к этому. Так что не надо науку учить, как ей открывать новое. Это организм, который живет по своим законам, не всегда понятный со стороны.

А.Данилов: Все, что исследуется в Беларуси, все это найдет себе применение. Что–то сегодня, что–то завтра, а что–то в перспективе.

«СБ»: Вспоминается, как в одном из рассказов Сергея Довлатова общаются два филолога. Один спрашивает: чем занимаешься? Другой отвечает: проблемой фонематичности русского «щ». «А разве есть такая проблема?» — удивляется коллега. Полагаем, что практически все защищаемые у нас работы имеют некоторый научный интерес. Но стоит ли, может, этот вопрос звучит несколько провокационно, давать за них докторскую степень?

Е.Толкачев: А давайте вспомним А.Зализняка, крупнейшего ученого–филолога, который доказал аутентичность «Слова о полку Игореве». Доказал, что оно было написано именно в те годы, о которых говорится в этом произведении. Как ему это удалось? Он, используя содержание текстов берестяных грамот того времени, доказал, что слова, которые используются в этом произведении, соответствуют лексике берестяных грамот. Что совпадает орфография. То есть произведение не подделка, а подлинник. Оказывается, что изучение лексических, орфографических, фонетических особенностей языка может привести к удивительным открытиям.

А.Данилов: Вы знаете, иногда на сайтах встречается перечень каких–то сложных формулировок тем диссертаций. Внешне кажется, что название неудачно выбрано. Иногда даже смешно как–то звучит. А потом, когда беседуешь со специалистами в данной области, оказывается, что название точное, что оно полностью отражает суть содержания работы.

С.Третьяк: Когда я работал над кандидатской диссертацией, все мы ездили в «Ленинку» в диссертационный зал. И я там случайно обнаружил в библиографии защищенную кандидатскую работу по стоматологии. Она называлась примерно так: кариес зубов у неандертальцев.

Е.Толкачев: Звучит забавно, а на самом деле это очень нужная и интересная тема. Во–первых, там исследовалось, чем питались неандертальцы, насколько твердая была пища, использовали ли они огонь для приготовления ее. И так далее. А параллельно открываются новые аспекты исследования. Ведь уравнение, описывающее процесс развития кариеса зуба, оно то же самое, что и кариес столба под действием соли...

«СБ»: Анатолий Александрович, все–таки бывают ли такие случаи, когда работа признается экспертами, ВАК неактуальной?

А.Афанасьев: У нас в последние годы около 10 процентов диссертаций не утверждается. Примерно 4 процента отклоняет президиум ВАК, а остальные 6 процентов соискатель снимает с рассмотрения после замечаний экспертов. Или работа отклоняется в совете по защите диссертаций. Но такого случая, чтобы отклонили работу по причине ее неактуальности, я не помню. Да, возможно, какая–то из них неактуальна сегодня, но она, может быть, будет актуальна завтра. Мы смотрим на научный результат: если он обоснован, если это действительно новое знание, тогда и вопросов нет. Никогда на президиуме ВАК не ставится и не ставилась задача отклонить работу по причине ее сегодняшней неактуальности.

«СБ»: Значит ли это, что критерий актуальности вообще отсутствует при оценке работы?

А.Афанасьев: Нет, конечно же, он есть. Но это не тот критерий, по которому следует отклонить диссертацию.

С.Третьяк: Я хочу обратить внимание на то, что нет науки белорусской, как нет науки российской, американской. Наука — это интернациональное понятие. И то, что, может быть, будет сделано в Беларуси, вероятно, пригодится для использования в других странах. И если человеку нравится исследовательская работа, у него получается, зачем закрывать перед ним двери?

Е.Толкачев: Все журналисты рассматривают научный результат с утилитарной точки зрения. То есть, если мы, ученые, сделали какое–то открытие, мы тут же должны его внедрить. Нет в мировой истории примера, чтобы страна с 10–миллионным населением постоянно делала какие–то мирового значения открытия в науке и осуществляла их внедрение в практику. Это, как правило, прерогатива сверхдержав, как США, СССР.

А.Афанасьев: Фундаментальные науки принадлежат всему миру. Весь мир занимается фундаментальными исследованиями. Кто–то больше, кто–то меньше, но занимаются. Наша доля в общем объеме мировых фундаментальных исследований очень маленькая. Но она есть и должна быть. Даже если у нас у самих не получится создать, например, самую современную технологию и мы ее купим за рубежом, наши специалисты смогут в ней разобраться, адаптировать к нашим условиям, к нашим технологическим процессам.

А.Данилов: Как пример: медицинские технологии пересадки человеческих органов — разве это разработки только наших белорусских ученых? Нет. Но мы ими пользуемся. А кто–то может воспользоваться нашими разработками.

«СБ»: Хорошо. Давайте теперь обсудим еще одну актуальную тему, связанную с научными открытиями. Время от времени, в том числе и в редакциях газет, появляются люди, которые заявляют об открытиях, о создании новых теорий. Так вот их открытия, а порой даже целые теории не признаются официальной наукой, хотя и находят порой сторонников в научном сообществе. Как пример — работа доктора технических наук А.И.Вейника «Термодинамика реальных процессов». В таких случаях можно услышать, что представители «закостенелой официальной науки» не хотят отказываться от своих «устаревших представлений о мире». Защищают собственный статус и т.д. Как правило, жизнь показывает, что «вечных двигателей», несмотря на утверждения их изобретателей, не существует. Но в то же время без смелых интеллектуальных поисков трудно представить возможность серьезного, большого открытия.

Как соблюсти паритет: с одной стороны, не потворствовать развитию лженауки, а с другой — «не задушить» поиски, не пропустить гениальные вещи?

Е.Толкачев: Задачу надо ставить исходя из того, что наука уже знает. Допустим, к вам приходит человек и говорит, что вот я такой человек смелый, я пойду туда, не знаю куда, и принесу то, не знаю что. Или найду панацею от рака. Это не наука. Вот эта смелость и авантюризм, о которых вы, журналисты, говорите и пишете, они к науке не относятся. В науке задача всегда ставится нормально. То есть понятно специалисту. Она вытекает из логики развития науки. А в процессе ее решения возникают иногда очень смелые гипотезы. Вы думаете, пришел Эйнштейн и заявил — надоел мне этот Ньютон, и выдал свою теорию, которая перевернула все представление о мире... Нет. Он просто решал задачу, которую решали одновременно с ним десятки других ученых. Задачу, сводящуюся к тому, что ежели справедливы уравнения Ньютона и уравнения Максвелла, то как может быть между ними противоречие. Причем неустранимое. Где эффекты, которые позволяют обнаружить движение системы отсчета. В частности, Земли. Вот такую практическую задачу поставил. И обнаружил, что это противоречие можно снять, если изменить геометрию пространства и времени. Но он же не начинал с того, как бы это мне взять и поменять геометрию пространства и времени...

С.Третьяк: Здесь есть еще один аспект. Помимо того, что «первооткрыватель» в ряде случаев, так сказать, находится в состоянии добровольного заблуждения. В других случаях может быть ситуация недобровольного заблуждения. А в силу недостатка знаний он не может подняться выше какого–то уровня компетентности. Но есть еще и просто больные люди. Мне приходилось общаться с людьми, которые имели на руках уже законченные проекты на бумаге. Но нас достаточно хорошо учили психиатрии, чтобы разобраться в подобной ситуации. Есть такое заболевание, которое называется маниакально–депрессивный синдром. В таком состоянии мании люди, имевшие инженерное образование, конструировали потрясающие вещи. Но! Искусство врача заключалось в том, что он всегда находил маленькую алогическую цепь в этой конструкции.

«СБ»: Интересно, что среди «первооткрывателей» есть и доктора, и кандидаты.

С.Третьяк: Да, встречаются люди со степенями.

Е.Толкачев: Был в БГУИР такой профессор Аверьянов. Известный ученый–антенщик, всеми уважаемый человек. И вот он многие годы на конференциях выступал с объяснением гравитации с помощью статического электромагнитного взаимодействия между диполями. Ну ладно, казалось бы, чудак. Но когда на совете в БГУИР проголосовали за выдвижение этой теории на премию Академии наук, мне пришлось написать в БГУИР о том, что каждому школьнику должно быть известно. Если поместить человека в клетку Фарадея, обычную железную клетку из металлической сетки, человек бы взлетел под потолок, поскольку внешние статические электрические поля туда не проникают. То есть если дело будет обстоять так, как утверждал этот ученый, то на человека в данном случае не действовали бы силы гравитации. Спрашивается, почему же, дорогие товарищи из БГУИР, выдвигаете эту теорию на премию? Потому что, как только они вышли за рамки своей области науки, в гравитацию, сразу же потеряли профессиональное чутье.

Здесь следует вспомнить и о Вейнике, о котором вы недавно писали в «СБ». Хотя он был просто великолепным специалистом в области литья, в области теплофизики, он вдруг решил, что вся теплофизика должна строиться по образу и подобию термодинамики. И стал эту бредовую теорию продвигать...

А.Кузнецов: Профессор Аверьянов был очень крупным ученым в области радиолокации. Но потом ушел в другую область и стал развивать эту свою теорию. И как только пошли резкие отзывы, в частности от вас, мы его тут же пригласили на кафедру физики, провели несколько раз семинары и доказали, что он неправ. Но он остался при своем мнении. Я понимаю, что бывают заблуждения и у ученых. Но вообще, я считаю, здесь нет ничего такого страшного. Все это надо обсуждать, доказывать. А паритет между наукой и лженаукой сама жизнь установит. Ко мне всегда приходит очень много изобретателей с самыми разными идеями. Даже из сельской местности приезжают. И с каждым из них нужно беседовать, смотреть, а может, в его рассуждениях есть какое–то здравое зерно.

«СБ»: Логично, на наш взгляд. В заключение давайте поговорим о стимулах. В прошлом году у нас защитили докторские диссертации 45 человек. Много это или мало? Стремятся ли люди идти в науку, защищаться?

А.Афанасьев: Много ли это или мало, трудно сказать. Доктор наук — это штучный товар. От нас зависит только то, чтобы мы не пропускали плохие работы, а хорошие утверждали. Сколько получилось, столько и получилось. И может, кто–то скажет, что нужно планировать подготовку докторов? Тогда давайте поставим вопрос о планировании количества нобелевских лауреатов. Но это же глупость. Это точно так же, как в вузе готовить директоров предприятий или руководителей министерств и так далее.

«СБ»: А почему все–таки в последние годы количество защищаемых докторских диссертаций у нас снижается?

А.Афанасьев: Здесь можно выделить две причины. Снижение количества подготовленных докторов наук, во–первых, обусловлено, я считаю, тем, что усилились требования к докторским диссертациям. Во–вторых, в последние годы снизилась мотивация у молодежи работать в области науки.

Е.Толкачев: Доктор — это понятие относится не только к собственно науке, это еще и государством регистрируемая степень. Она связана нитями с самыми разными законодательными актами. Сколько, Александр Петрович, у вас должно быть остепененных людей, чтобы вы оставались университетом?

А.Кузнецов: 40 процентов и выше.

Е.Толкачев: Вот так. А теперь вопрос: сколько у нас докторов наук в стране? Мы должны хотя бы воспроизводить это количество? Или нет? У нас докторов в стране работает сегодня от 1,2 до 1,5 тысячи человек. А сколько у нас университетов? Государственных — 44.

А.Кузнецов: Вместе с частными — 55.

Е.Толкачев: И каждому университету нужны доктора и кандидаты, иначе они не будут университетами. Знаю, БНТУ пригласил 80–летнего доктора наук на работу. Там не хватает докторов.

А.Кузнецов: Да, тенденция сокращения количества квалифицированных кадров в науке, вузах не может не настораживать. Еще немножко — и некоторые вузы не смогут продолжать работу.

А.Данилов: Но и «штамповать» докторов, снижая требования к диссертации, мы, очевидно, не можем. Выход видится в том, чтобы находить какие–то механизмы включения наиболее талантливых молодых людей, чтобы они шли в науку, защищались и работали. Чтобы это стало престижной работой, как это было в советские времена. В ментальности еще осталось, что доктор, профессор, работа в вузе — это престижно. Но люди не так мотивированы, как прежде.

С.Третьяк: В нашей системе, например, завкафедрой получает столько же, сколько имеет завотделением в клинике. И какой резон идти молодому специалисту в науку, заниматься исследованиями, защищать диссертацию, если он спокойно может получать такие же деньги, работая завотделением?

Е.Толкачев: Ставка у главного научного сотрудника без докторской и профессорской надбавки составляет чуть более миллиона рублей. Это со всем стажем работы, со всеми выслугами. А сколько доплачивается за доктора и за профессора, тоже не секрет: примерно столько же. А вся зарплата немногим больше 2 млн. рублей.

А.Кузнецов: Да, зарплаты ученых меньше, чем хотелось бы. Правда, есть еще дополнительное стимулирование. Например, у нас, в БГУИР, защитившему докторскую диссертацию выплачивается 30 базовых величин. Кандидатскую — 20. Научному консультанту выплачивается 25 базовых величин, научному руководителю по кандидатской — 15. И плюс еще применяется коэффициент. Если человек защищается в срок, то берется коэффициент 3.

«СБ»: То есть, если человек защитил в срок докторскую, ему разово выплачивается сумма в почти 3 миллиона рублей.

А.Кузнецов: Да. Суммы, конечно, небольшие, но все–таки...

«СБ»: Закономерный вопрос возникает. При существующих зарплатах ученых что побуждает людей идти в науку, защищать диссертацию?

А.Афанасьев: Не только у нас, но и в западных странах, например, ученый, работающий в лаборатории и занимающийся фундаментальными исследованиями, получает за свой труд меньше, чем работники в других сферах. Чем конструкторы и инженеры в корпорациях и фирмах. Да, ученому порой устанавливается относительно невысокая зарплата, а он тем не менее ночами работает. И в выходные он на работе. В науку идут творческие, увлеченные научным поиском. Наука — это не просто работа...

Е.Толкачев: Это диагноз.

С.Третьяк: У нас в основном коллектив хирургический. Работа, надо отметить, очень тяжелая и с физической стороны, и с моральной. Ответственность очень высока. Но у нас немало молодежи, которая, как вы говорите, по зову души хочет заниматься наукой. Однако здесь нередко возникают проблемы другого плана. Действительно стоящую работу в медицине можно сделать, имея для этого средства. Это все недешево обходится.

А.Кузнецов: В науке самое сложное войти в нее, а потом она затягивает человека и все — назад пути нет. И даже если деньги небольшие получает, все равно настоящего исследователя это уже не останавливает. Это уже как любовь...

Авторы публикации: Иван КИРИЛЕНКО, Виталий ВОЛЯНЮК

  • Дата публикации: 11.05.2011
  • 599
  • Источник:
  • sb.by

Чтобы оставить комментарий или выставить рейтинг, нужно Войти или Зарегистрироваться