СМИ: Большие гонки на Ближнем Востоке

Положение дел на Ближнем Востоке в последнее время становится все более напряженным, противоречия обостряются, интересы сторон все сильнее сталкиваются друг с другом. А по мере роста напряженности, которая пока не может найти свое выражение в открытом противостоянии, межгосударственная борьба интересов все больше уходит в подполье, на скрытый от глаз широкой общественности уровень, где все средства бывают хороши. Фактически идет война, пока преимущественно тайная, где стороны уже не стесняются в выборе средств, но и открытая война, похоже, тоже не за горами.
 
От всего этого у стороннего наблюдателя голова идет кругом. Столько разноплановой информации, тревожных ожиданий, столько предлагаемых к рассмотрению версий, столько событий, у которых нет однозначного объяснения, но есть идеологическая подоплека. Более того, события сейчас происходят по широкому фронту, в самых разных странах, но все выглядит таким образом, что, по крайней мере, часть из них тесно связана друг с другом.
 
Из летних событий самое интересное – это заявление аятоллы Хаменеи о том, что иранцам следует готовиться к концу света, к приходу так называемого "скрытого" двенадцатого имама – махди. Для мусульман-шиитов имамитского толка, которые и составляют большинство населения Ирана, это очень важное заявление. Они ждут прихода двенадцатого имама – для них это Мухаммад Бен аль-Хасан, который исчез в смутные времена. Это важная часть шиитской догматики, так называемый аль-каим (по-арабски каим – подниматься), когда член семьи пророка из рода его зятя Али поднимется против незаконной власти и установит на земле справедливость. Согласно имамитской традиции между воскресением скрытого имама и наступлением Судного дня пройдет сорок дней.
 
Такое заявление духовного лидера Ирана весьма символично. Оно явно продиктовано текущей политической ситуацией, тупиковой для этой страны. Иран не хочет уступать в своем противостоянии с западными странами, а также своими арабскими суннитскими соседями. Тем более что в этом списке его врагов есть еще и старый враг Тегерана Израиль, что придает конфликту весьма эмоциональный характер.
 
Однако иранская политическая элита не может не понимать, что жить в условиях полной блокады долго невозможно, даже при наличии тайных возможностей обходить ее с помощью третьих стран. Большой вопрос, сколько Иран вообще еще сможет продержаться. По крайней мере, все чаще появляется информация о недовольстве населения и даже части элиты страны ухудшающимися условиями жизни и угрозой потерять все в случае начала полномасштабной вой­ны, в которой у Ирана нет никаких шансов на успех.
 
При этом понятно, что иранская официальная пропаганда утверждает и будет утверждать о своей готовности продержаться весьма долго и не поддаваться на внешнее давление. Более того, иранские "ястребы" демонстрируют решительность и воинственность. Они уже выражают готовность перекрыть Ормузский пролив, например, об этом в середине июля говорил Хасан Фирузабади, советник аятоллы Али Хаменеи, по этому поводу был также выдвинут соответствующий законопроект в парламенте Ирана – в связи с блокадой страны в качестве ответной меры закрыть судоходство по Ормузскому проливу. Правда, ему пока не дали хода, потому что это стало бы прямым объявлением войны, чего иранская сторона также пока хотела бы избежать. Со своей стороны США уже заявили о том, что в кратчайшие сроки откроют пролив, если иранцы вдруг его закроют. У американцев уже есть в Персидском заливе минно-тральный флот для разминирования.
 
Кроме того, считается, что именно Тегеран стоит за всплеском летней протестной активности шиитов в Восточной провинции Саудовской Аравии и продолжающимися шиитскими выступлениями в Бахрейне. Ну и, конечно, стоит отметить летние учения с массированными пусками ракет, включая "Шихаб-3", последние могут долететь и до Израиля, а также заявление о готовности провести обогащение урана до 56 процентов, что уже очень близко к 90, необходимым для изготовления ядерного устройства. Напомним, что для электростанции нужно только 3 процента обогащения урана.
 
Все эти события в комплексе говорят о том, что в Тегеране явно нервничают, они не знают что делать, у них нет продуманной стратегии дальнейших действий. Поэтому, собственно, они и пытаются огрызаться, бряцают оружием, намекая на свои возможности нанести ущерб любой агрессии. Но если агрессии вдруг не будет, то что тогда делать с тяжелейшими последствиями экономической блокады?
 
Ответов на этот вопрос у иранского руководства нет. Оно не может заставить Запад снять санкции, потому что тогда надо будет выполнять весьма жесткие условия с его стороны, например, закрыть подземный завод по обогащению, а также вывезти из страны весь уран. Пойти на это означает потерять лицо, что в восточной традиции может быть худшим из возможных вариантов. Но и продолжаться нынешняя ситуация бесконечно долго также не может. Практически единственная возможная стратегия Ирана может быть связана только с ожиданием получения уже готового к использованию ядерного оружия. Потому что это все сразу изменит в его отношениях с окружающим миром. Очевидно, на это Тегеран и делает ставку.
 
Соответственно призыв готовиться к концу света и приходу махди – это своего рода предупреждение. С одной стороны, Тегеран таким образом готовит свое собственное население к тяжелым временам и необходимости проявить жертвенность. С другой – он посылает своим противникам сигнал о решимости идти до конца. Хотя включение в реальную политику иррациональных приемов и готовность к жертвам в таком глобальном масштабе может только лишний раз убедить оппонентов Тегерана, что ему ни в коем случае нельзя позволять иметь ядерное оружие. Потому что если политическое руководство государства использует в своей практике терминологию из идеи ожидания конца света, то это просто пугает более рационально мыслящих политиков.
 
Пока же Тегеран занимается главным образом решением тактических вопросов. Основная для него сейчас задача – это не проиграть в Сирии. Потому что в этом случае Иран останется совсем один, его стратегическое положение и возможности продолжения сопротивления резко ухудшатся. Кроме того, тогда Иран потеряет выход на границу с Ливаном, где находится один из его главных союзников в регионе – шиитская организация "Хезболла". Имеющиеся у последней возможности наносить удары по Израилю или угрожать их нанесением были одним из важных геополитических инструментов иранской политики. Ну и, наконец, конфликт в Сирии делает местных шиитов-алавитов зависимыми от Тегерана.
 
Поэтому Сирия так важна для Ирана, он идет на все, чтобы поддержать власти в Дамаске вплоть до прямого использования на ее территории военных формирований Корпуса стражей исламской революции, об этом летом проговорился высокопоставленный иранский генерал. Правда, затем его заявление было удалено из Интернета, потому что официальный Тегеран пока отрицает участие своих военных в сирийском конфликте. В первую очередь потому, что это дало бы Западу и арабам повод говорить о вмешательстве Ирана, что могло быть использовано для обоснования их собственного вмешательства.
 
Кстати, вполне возможно, что именно с нынешней ситуацией вокруг Сирии и ожиданием начала войны и связан неожиданный иск к России, который был подан Тегераном в Женевский суд, на 4 млрд. долларов по поводу нарушения контракта на поставку ракетных комплексов С-300. Конечно, такой иск выглядит не совсем логично, с учетом того, что Россия является одним из наиболее последовательных защитников Дамаска, а также одним из стратегических союзников Ирана как в вопросе возможного голосования в Совете Безопасности по сирийскому и иранскому вопросам, так и по ситуации в Северном Афганистане.
 
Хорошие друзья-враги?
В случае если в 2014 году американцы выведут войска, то Россия и Иран будут играть большую роль в этой стране, у них есть здесь общие интересы, которые в целом заключаются в том, чтобы поддерживать северные национальные меньшинства, как это было во времена Северного антиталибского альянса. Кроме того, у Москвы сейчас весьма сложный период отношений с Вашингтоном, что в целом должно отвечать иранским интересам. То есть Москва – важный союзник и для Сирии и для Ирана.
 
Так что не совсем понятно, зачем, собственно, Тегеран подал иск против России, почему он сделал это именно сейчас, хотя история с отказом от поставок С-300 произошла еще в середине 2010 года. Тогда это было вызвано нежеланием Москвы испортить отношения с Западом, так как усиление противовоздушной обороны Ирана за счет новых комплексов ПВО однозначно было бы воспринято последним крайне отрицательно на фоне вероятности начала вой­ны против Тегерана. Это снизило бы возможности тех же США оказывать давление на Иран, потому что неизбежно повысило бы уровень их потерь при нападении с воздуха.
 
Можно предположить, что, скорее всего, подача иска против России связана с общей весьма сложной ситуацией, в которой оказался сегодня Иран, с приближением своего рода часа "икс", когда долгая история его враждебных отношений с Западом может закончиться либо войной, либо капитуляцией. При этом последнее маловероятно. Исходя из этих соображений в Иране стараются максимально мобилизоваться, а также понять, кто у них противник, а кто союзник. И если они подозревают, что кто-то не совсем искренен в своих заявлениях, то хотят создать ему большие трудности.
 
Иск против России фактически означает, что Тегеран не доверяет Москве. Иранцы полагают, что в конечном итоге Россия может пойти на уступки Западу и сделать это за их счет, а также за счет Сирии. В принципе это вполне возможно и, скорее всего, является самым логичным вариантом развития ситуации. Весьма показательно сделанное в самом конце июля заявление Москвы о том, что Российский военно-морской флот, который был направлен в Средиземное море в июне, все же не будет заходить в сирийский порт Тартус, где у него есть пункт снабжения.
 
Это очень символичное заявление, потому что крупная группировка российских кораблей в 11 вымпелов, собранная с трех флотов, с подразделениями морской пехоты на борту, воспринималась как прямое намерение России провести демонстрацию военной мощи у берегов Сирии и поддержать тем самым режим Асада. Многие наблюдатели были также убеждены, что морская пехота на военных кораблях наверняка означает готовность России к высадке войск в Сирии.
 
Но у Москвы в сирийском вопросе есть свои интересы. В отличие от официальных властей в Тегеране она не готова идти на крайние меры, в частности на конфронтацию с Западом. Поэтому и не было поставки зенитных ракет С-300 в Иран, так как это очень недружественный шаг по отношению к тем же США. Точно так же открытая военная демонстрация у берегов Сирии фактически не состоялась. Россия явно не готова действовать по советскому сценарию, например, угрожать войной, если ее арабские союзники стояли перед угрозой поражения. Так это было в 1956 году, во время нападения Англии, Франции и Израиля на Египет, а также в 1973-м, после поражения арабских армий в войне с Израилем. Такая политика требует совсем другого уровня готовности к военному конфликту, какой, несомненно, был у руководства СССР.
 
Можно предположить, что скорее российское руководство постарается использовать ситуацию в своих интересах и добиться необходимых ей уступок, причем необязательно на Ближнем Востоке и необязательно в политике, а может быть, и в экономике. Тем более что в отношениях с Ираном и Сирией у Москвы нет идеологической нагрузки, как это было во времена СССР, который поддерживал арабских социалистов. Есть только интересы, а они предполагают нахождение компромиссов. Но Иран компромиссов искать не хочет, он требует от России занять однозначную антизападную позицию, встать, так сказать, по одну сторону баррикад. То есть он хочет использовать ее в своих интересах, подозревая, в свою очередь, что Россия также пытается его использовать.
 
Для Москвы это весьма неудобная ситуация, потому что иск со стороны Ирана мешает ей в проведении ее политики на Ближнем Востоке. Он требует от России определенности, чего она хотела бы избежать. После долгой паузы в августе Москва сделала заявление, что если иск со стороны Тегерана не будет отозван, она откажется от его дальнейшей поддержки на международном уровне. Фактически это завуалированное предупреждение, что российское руководство не будет играть по иранским правилам.
 
Так что клубок противоречий завязался не только в отношениях Ирана с Западом, свои трудности существуют и между Россией и Ираном. Между прочим, можно предположить, что последний конфликт вокруг продления договора об аренде российской 201-й военной базы в Таджикистане также теоретически может быть связан с иранским давлением на Россию.
 
Таджикская правда
Известно, что официальный Душанбе всегда балансировал между Ираном и Россией. Москва имела тесные связи с правительством президента Эмомали Рахмонова, а бывшая таджикская оппозиция, в свою очередь, ориентировалась на Тегеран. В середине 1990-х годов именно соглашение между Россией и Ираном позволило закончить гражданскую войну в Таджикистане. Они вместе оказали давление на своих протеже.
 
Единственный эпизод, который несколько омрачил отношения двух стран, был связан с конфликтом осенью 2010 года, который произошел как раз после отказа России от поставок С-300 Ирану. Тогда в горных районах Таджикистана, в Раште, долгое время шли бои официальных сил с частью представителей бывшей таджикской оппозиции. Этот конфликт в тот момент потребовал от Душанбе максимального напряжения сил. Потом он сравнительно быстро закончился, а связи Таджикистана и Ирана, напротив, усилились.
 
В этой связи вполне можно предположить, что неожиданно возникший спор между Душанбе и Москвой по вопросу о сроках и цене аренды российской военной базы в Таджикистане, также может быть связан с иранским давлением на Россию, с подачей известного иранского иска на 4 млрд. долларов. Хотя, с другой стороны, часто выдвигается и иная версия – что данный инцидент, напротив, связан с активизацией политики США в Центральной Азии, которые исходя из геополитических интересов заинтересованы в том, чтобы вытеснить Россию из Центральной Азии. При этом вполне логично проводятся параллели с выходом Узбекистана из ОДКБ и требованиями Азербайджана повысить цену арендной платы за Габалинскую радиолокационную станцию. Все указанные действия явно затрагивают интересы России. Особенно показательна ситуация с Узбекистаном.
 
В любом случае понятно, что президент Рахмон не стал бы идти на риск обострения ситуации с Россией, если бы не имел некоей внешней альтернативы или, вернее, мотивации извне. Потому что вероятные убытки для Таджикистана от ссоры с Россией вполне очевидны, чего будет стоить одно только вполне возможное введение виз для таджикских граждан. Поэтому и побудительный мотив должен быть весьма убедительным. Но все же логичнее сделать вывод, что в своих действиях таджикское руководство мотивировано скорее Ираном, чем США.
 
Потому что в целом ссора вокруг 201-й базы носит тактический характер, маловероятно, что встанет вопрос о выводе базы. Скорее всего, в Душанбе исходят из того, что между Россией и Ираном нет стратегических противоречий. Следовательно, таджики думают, что они не слишком рискуют, всегда можно будет договориться с Москвой. Этим отношения Таджикистана и России отличаются от ситуации с Узбекистаном. Последний только что вышел из ОДКБ, что сегодня воспринимается в России как явно недружественный геополитический шаг с важными стратегическими последствиями.
 
Кроме того, отношения таджиков с узбеками в последнее время весьма напряженные. Если предположить, что выход Ташкента из ОДКБ носит антироссийский характер, то для Душанбе, напротив, должно быть выгодно использовать в своих интересах неизбежное возникновение противоречий между Россией и Узбекистаном. Потому что Москва сейчас будет особенно заинтересована в сохранении своих позиций в регионе, которые после демарша Ташкента уже не выглядят особенно устойчивыми. Соответственно Россия будет нуждаться в Таджикистане и группировке своих войск на его территории.
 
Правда, не совсем ясны побудительные мотивы последнего обострения ситуации в Горном Бадахшане. Здесь также, как в Раштском районе в 2010 году, реальная власть находится в руках местных полевых командиров из бывшей Объединенной таджикской оппозиции, которые теперь служат пограничниками и милиционерами. При этом местное население (памирцы) – шугнанцы, рушанцы, ягнобцы и другие – этнически отличается от таджиков. Кроме того, в религиозном плане они принадлежат к исмаилитам, шиитскому направлению в исламе, в отличие от таджиков, которые в основном сунниты.
 
Теоретически конфликт вполне мог иметь местное происхождение. Естественно, что власти в Душанбе не могли оставить совсем без внимания убийство руководителя местного регионального отделения КГБ, тоже бывшего полевого командира из ОТО, но являвшегося выходцем из Куляба, родины президента Рахмонова. Напротив, в 2008 году Душанбе уступил в ситуации, когда в горах Гарма милиционерами из бывших членов ОТО был убит командир душанбинского ОМОНа. И хотя убитый не был таджиком, тем не менее для властей это все равно был вызов, но тогда стороны быстро договорились. В этот раз власти провели полномасштабную операцию в памирской столице Хороге.
 
Очевидно, что любой такой региональный конфликт в Таджикистане все равно требует посредничества со стороны или России, или Ирана. Обострение ситуации в Раште в 2010 году как раз совпало с осложнением отношений Москвы и Тегерана из-за С-300. Теперь же правительство Рахмонова выступает в роли атакующей стороны, оно больше не хочет договариваться с памирскими авторитетными командирами. Очень похоже, что, воспользовавшись в качестве повода частной ситуацией с убийством генерала КГБ, власти в Душанбе решили взять под свой контроль ранее практически автономный район Бадахшана, и особенно его границу с Афганистаном.
 
А это уже очень интересная ситуация. Почему таджикские власти, невзирая на потери, решили разгромить местных памирских командиров и занять их столицу Хорог? Причем власти требуют именно капитуляции, а последние, если судить по их заявлениям в СМИ, торгуются с властями. Похоже, что главный приз – это именно граница с Афганистаном. И вопрос здесь даже не в торговле наркотиками, которая традиционно идет через эту границу. Вопрос в стратегических интересах.
 
Если официальный Душанбе контролирует всю линию границы между Таджикистаном и Афганистаном, то это повышает его ставки в любой возможной игре вокруг последнего. В ближайшие годы афганская тема будет главной при любом развитии ситуации. Естественно, что Таджикистан, расположенный к северу от населенных в основном этническими таджиками территорий Афганистана, в частности афганского Бадахшана, приобретает особенно большое значение.
 
С одной стороны, Душанбе может поддержать таджиков, если встанет вопрос о создании на севере Афганистана буферной территории национальных меньшинств с доминированием таджиков. С другой – Душанбе, напротив, может создать проблемы для появления такой территории. Без Таджикистана северные афганские меньшинства просто не смогут обеспечивать свои коммуникации с внешним миром, если войдут в новую конфронтацию с пуштунами. В настоящий момент более логично, что таджикские власти все же больше связаны с Тегераном, чем с Вашингтоном. Значит, их действия – это, скорее всего, стремление обеспечить надежные тылы для северных афганцев.
 
Единственный вопрос: почему тогда Иран дал возможность Душанбе разбить шиитов-исмаилитов на Памире, которые тем более тесно связаны с иранцами еще со времен ОТО? Возможно, ответ на этот вопрос состоит в том, что для Тегерана важно иметь более сильный Таджикистан. Мелкие памирские командиры-исмаилиты его меньше интересуют. Возможно также, что афганские исмаилиты, которые весьма тесно интегрированы в местную политическую жизнь, проявили самостоятельность и установили в Афганистане свои собственные тесные контакты с западными силами. Скажем так, они больше не разделяют уверенности Тегерана в необходимости конфронтации всех шиитов с Западом.
 
Стоит обратить внимание, что акции протеста в защиту памирцев прошли по многим городам мира. Это требовало координации, которую вполне может обеспечить исмаилитская община во главе с Ага-ханом.
 
Идеологическая война
В целом развитие ситуации вокруг Сирии, выступления шиитов в Саудовской Аравии и Бахрейне наглядно демонстрируют, что конфликт приобретает явно идеологический характер. Фактически это уже суннито-шиитское глобальное противостояние, в некоторой степени уже война.
 
Самый большой парадокс, что в нынешнем конфликте вокруг Сирии, в который оказались вовлеченными очень многие исламские страны, идеология уверенно оттесняет на второй план геополитику. Потому что еще полгода назад именно геополитические причины были основными при оценке ситуации на Ближнем Востоке. Здесь и противоречия вокруг ядерной программы Ирана, и обвинения в сторону Запада в поддержке арабских революций, и нежелание России и Китая позволить западным странам повторить ливийский сценарий в Сирии, что воспринималось в этих странах, как действие, прямо направленное против их интересов. Геополитический узел был весьма плотно затянут, и противоречия казались очень острыми.
 
Собственно геополитика, естественно, никуда не делась, и мир все так же живет в ожидании большой войны против Ирана, на котором сошлось слишком много противоречий. Здесь и опасения Израиля, что Иран с ядерной бомбой будет угрожать его существованию, а также страхи суннитских арабских государств перед шиитской гегемонией, и нежелание Запада иметь в противниках мощное централизованное враждебное для него государство. Но развитие конфликта в Сирии постепенно перешло в стадию восстания суннитов против шиитов, и такая постановка вопроса никого на Ближнем Востоке не оставила равнодушным.
 
Сирийским шиитам-алавитам стали активно помогать шииты-имамиты из Ирана и Ливана. В то же время характерно, что радикальная палестинская суннитская организация ХАМАС отказала в поддержке Дамаску, ее представители в своем большинстве покинули территорию Сирии. По мере того как конфликт становился все ожесточеннее, увеличивалось число выступающих против Асада сирийских суннитов. Бегство целого ряда генералов, сирийского посла в Ираке, традиционного лидера суннитских племен на сирийско-иракской границе, премьер-министра, наглядно демонстрировало, что общинная солидарность выходит на первый план. Более того, она пользуется поддержкой суннитских государств – и это не только Саудовская Аравия и Катар с их неограниченными финансовыми возможностями.
 
Важную роль в конфликте играет еще и суннитская Турция. На ее территории находится очень много беженцев из Сирии, турецкое руководство не раз за время конфликта выступало с жесткими заявлениями в адрес Дамаска. Речь порой шла даже о возможности создания буферной зоны на севере Сирии. В этом смысле весьма показателен июньский инцидент со сбитым турецким самолетом-разведчиком F-4.
 
Очевидно, что этот инцидент выглядит как провокация. Только возникает вопрос: кто был ее организатором? Большая часть наблюдателей в соседней России высказалась в том плане, что это была провокация со стороны Турции, которая направила самолет-разведчик в сирийские территориальные воды, чтобы проверить реакцию Сирии и, возможно, получить повод для военного вмешательства в сирийские дела. Собственно, так и произошло. Турция направила к границе войска, руководители страны сделали ряд заявлений, но до крайних мер дело не дошло.
 
Но ситуация в целом выглядит гораздо сложнее. Надо иметь в виду несколько обстоятельств. Во-первых, в Турции сильна конкуренция между правящими исламистами из партии Эрдогана и армией. Исламисты в последние годы оказывают давление на военных по всем направлениям, но в военных вопросах армия действует вполне самостоятельно. Во-вторых, сирийская армия в своем большинстве состоит из суннитов, особенно много их в авиации и войсках ПВО.
 
В условиях суннитско-шиитского противостояния в Сирии, сунниты отвечают дезертирством, но многие тем не менее остаются в армии, особенно на стратегических направлениях – израильском и турецком. В мировых СМИ появлялась информация, что преимущественно суннитские части не имеют доступа к боеприпасам и оружию. Если это так, то это справедливо для обычных вооружений, но вряд ли распространяется на средства ПВО.
 
Поэтому атака турецкого самолета могла быть также провокацией со стороны части сирийских военных суннитского происхождения, с тем чтобы вынудить Турцию на вмешательство в конфликт. Формально они правы, нарушил границу, можно открыть огонь, практически такое происходит крайне редко. Обычно стараются связаться с нарушителем, предупредить его, выяснить ситуацию. Здесь же самолет сбили, что совсем не отвечает интересам нынешних властей Сирии. Без всякого сомнения, сирийцам меньше всего сейчас нужен военный конфликт с Турцией. В данной же ситуации Дамаск был вынужден оправдываться.
 
В сложном положении оказалось и турецкое правительство. Одно дело воинственная риторика и совсем другое – реальная война. Если же представить, что турецкие военные самостоятельно направили самолет к сирийским берегам с заданием проверить реакцию ПВО, то Эрдогана просто поставили перед фактом. Риск для турецких властей заключался в том, что они могли быть вынуждены выйти на первый план в сложной многоходовой игре против Сирии, а также и Ирана, в которой они не играют первую скрипку. В результате получилось бы, что страны Запада и арабские суннитские государства использовали Турцию в своих интересах.
 
В то время как еще события в Ливии четко продемонстрировали турецкие интересы. Турция хотела бы восстановить свое влияние в исламском мире, она претендовала здесь на новую лидирующую роль. При этом влияние Турции должно было опираться не на имперскую силу, как в старые добрые османские времена, а на преимущества и привлекательность турецкой модели общественного и государственного устройства. Она основывалась на демократической модели, открытой конкуренции, в которой наряду со светскими силами, как левыми, так и правыми, участвуют и турецкие исламисты, а также на процветающей экономике.
 
Поэтому поведение Эрдогана во время нынешнего сирийского кризиса было вполне последовательным. Анкара выступала за то, чтобы Сирия пошла по пути Туниса, Египта и Ливии. Но указанные страны были далеко от турецких границ, а Сирия рядом. Более того, на севере этой страны проживали курды, в то время как курдский вопрос был самым сложным для самой Турции. В конце июля сирийские курды заявили о том, что взяли под свой контроль ряд городов на севере Сирии. Причем среди местных курдов выделились как сторонники Рабочей партии Курдистана (РПК), которые длительное время ведут вооруженную борьбу против Турции, так и их противники, которые предложили Анкаре совместно навести порядок в курдских районах Сирии.
 
Естественно, что гипотетически возможная турецко-сирийская вой­на могла привести к самым неоднозначным последствиям для Анкары. Самое главное из которых заключалось в том, что Турция могла оказаться в эпицентре крупнейшего регионального конфликта. Никто не знает, как повел бы себя Иран, если бы турки ввели свои войска на север Сирии. В то же время у турок есть опыт периодических военных походов в иракский Курдистан, где они атакуют базы РПК. И одно из обоснований для таких походов обычно было связано с отсутствием центральной власти. В принципе турки могут воспользоваться этим прецедентом.
 
Здесь надо учитывать, что с географической точки зрения север Сирии весьма уязвим для внешнего вторжения. Обширная Сирийская пустыня находится в центре страны и отделяет север от юга и запад от востока. Печально известные суннитские города Хомс и Хама, где происходили ожесточенные бои, расположены вдоль основного пути сообщения севера с югом. На севере, на турецкой границе, находятся провинции Идлиб и Алеппо, где сильны протестные настроения и много суннитов. Есть еще западные приморские районы, где расположены порты Латакия и Тартус. Здесь проживает довольно много алавитов, кроме того, они густо населяют предгорные районы в сторону Ливана.
 
Теоретически вторжение турецкой армии приведет к занятию ряда северных территорий, в частности Идлиба и Алеппо. Очевидно, что сопротивление сирийских войск, тех, которые состоят из суннитов, скорее всего, будет минимальным. Тем более что туркам помогут сирийские повстанцы, которые весь август ведут бои вокруг Алеппо. Вряд ли Дамаск сможет выделить достаточное количество надежных войск, укомплектованных алавитами, христианами и черкесами, для войны против Турции. Практически все они заняты на подавлении непрекращающихся восстаний в центре и на юге Сирии и для контроля ситуации в мятежных районах.
 
Война на истощение
Очень показательно, что давление на Дамаск вообще носит весьма масштабный характер. Б. Обама предупредил Сирию, что возможное использование ею химического оружия против оппозиции приведет к иностранной интервенции. В конце августа президент Франции Ф. Оланд поддержал американского коллегу. Больше того, Париж, по словам Оланда, готов признать сирийское переходное правительство как только противники Асада смогут его создать.
 
Сирийским властям не дают передышки, создают точки напряжения в разных местах, заставляют перебрасывать солдат и технику, причем давление все время нарастает. Понятно, что такое давление имеет и внутренние и внешние источники. Безусловно, повстанцам поставляют оружие и боеприпасы, несомненно, что их финансируют суннитские арабские государства. Вполне возможно, что самые громкие удары по режиму Асада также были связаны с внешней поддержкой.
 
Например, последний террористический акт в июле, когда погибли несколько высокопоставленных генералов, включая родственника президента Асада. Чтобы организовать такой теракт в самом сердце режима, исполнителю надо было иметь самый высокий уровень допуска, значит, пользоваться высоким доверием. То есть это был кто-то из руководителей охраны не ниже среднего звена. Один вариант, что кто-то из охранников, например, из числа суннитов, был оскорблен убийством своих единоверцев и решил отомстить.
 
Похожая ситуация была в Индии, где охранники-сикхи убили премьер-министра Индиру Ганди в отместку за отданный ею приказ штурмовать священный для сикхов Золотой храм в Амритсаре. Но маловероятно, что в охране Асада могли пропустить такую ситуацию. Кроме того, теракт был явно скоординирован с июльским наступлением суннитских повстанцев на Дамаск. Собственно, данное наступление и привело к необходимости проводить совещание высших чинов силовых структур. После же теракта наступление повстанцев резко усилилось с очевидной целью воспользоваться растерянностью среди военных в связи с потерей командования. То есть можно предположить, что теракт в Дамаске не был делом террориста-одиночки.
 
Соответственно возникает другой вариант, что теракт организовал кто-то из глубоко законспирированных агентов какой-либо из арабских стран. Все арабы шпионят друг за другом. С учетом масштаба подковерных игр в арабском мире, таких агентов должно быть немало. Однако если согласиться с такой версией, тогда очевидно, что, во-первых, арабы уже списали Асада, во-вторых, они недвусмысленно подталкивают сирийские власти к необходимости пойти на соглашение. С одной стороны, потому что убрали с политической сцены, возможно, одних из самых решительных силовиков режима. Тем самым они могли облегчить Асаду путь к соглашению. С другой – продемонстрировали свои возможности, что должно было заставить Асада занервничать. Напомним, что президент Йемена Салех пошел на сделку при посредничестве Саудовской Аравии как раз после совершения покушения на него.
 
Теракт в Дамаске на самом деле является поворотным моментом в сирийском конфликте. После него Асад должен сделать выбор. Он может, с одной стороны, или пойти на союз с Тегераном, с возможной перспективой участия Сирии в полномасштабной войне Ирана с коалицией западных стран и суннитских государств. Такая война, вероятнее всего, закончится разгромом обеих стран и тяжелыми последствиями для алавитов. С другой стороны, Асад и алавиты могут пойти на соглашение с суннитами по йеменскому сценарию под гарантии Саудовской Аравии или Иордании. На конец августа алавиты пока не определились, они еще надеются сохранить ситуацию под контролем.
 
Хотя Асад и его алавиты признаны шиитами, тем не менее они отличаются от шиитов-имамитов Ирана и Ливана. Интересы своей общины для них важнее общешиитских задач, двенадцатого скрытого имама они не ждут. Они сражаются за свои интересы, пока есть такая возможность, но жертвенность все же им несвойственна.
 
До сих пор они утверждали, что сражаются с террористами. Смысл здесь заключался в том, чтобы подчеркнуть, что конфликт не носит характера суннитско-шиитского противостояния. С их позиции есть государство с его институтами, против которого выступают протестующие, но главными противниками являются радикалы, вроде представителей "Аль-Каиды", которые атакуют солдат и чиновников, нарушают порядок. Поэтому они против того, чтобы публично признавать оказываемую им поддержку со стороны Ирана и ливанской "Хезболлы". Потому что это означало бы отрезать себе дорогу назад, лишиться свободы политического маневра, встать в ряды единого шиитского фронта, который воюет против суннитов. Следовательно, встать под знамена Ирана, которому, похоже, нечего терять.
 
Алавитская элита в Сирии явно пока этого не хочет, слишком рискованно. Пока она представляет государство и другие общины, в том числе часть суннитов, она может выступать в роли серьезной общегосударственной силы и еще может договариваться. Суннитские мусульманские государства еще не закрыли дверь для переговоров, и это, возможно, более важно, чем даже отношения с Западом. Потому что только суннитские государства – Саудовская Аравия и Иордания, могут гарантировать алавитам место в будущем Ближневосточного региона.
 
Вспомним того же йеменского президента Салеха, шиита по вероисповеданию, из состава зейдитских шиитских племен. Он и поддерживающие его кланы получили гарантии от саудитов и сохранили часть своего прежнего влияния в йеменском государстве. Их враги из конфедерации Хашид все тех же зейдитских племен не смогли получить абсолютную власть в Йемене. Цена вопроса известна – уход самого Асада и отказ от монополии алавитов на власть в Сирии.
 
Так что глобальное суннито-шиитское противостояние стало доминирующей тенденцией на Ближнем Востоке. Здесь уже почти никто не вспоминает про Израиль, меньше говорят о вероятности американского нападения на Иран. Все это продолжает оставаться важным, но основная борьба идет за гегемонию в мусульманском мире. Теперь вся пропаганда суннитских государств – телеканалы "Аль-Джазира" и "Аль-Арабия", турецкие масс-медиа, а также СМИ Туниса, Ливии и даже Египта с Палестиной направлены против властей Сирии и против Ирана, против шиитов.
 
Кстати, весьма показательно, что в России, похоже, не обратили внимания на произошедшие перемены. Здесь по-прежнему говорят в основном о геополитике. Так, во время голосования 18 июля по резолюции Совета Безопасности ООН, на которую Москва и Пекин наложили вето, официальный российский представитель Чуркин говорил о том, что вокруг Сирии развертывается сложнейшая геополитическая игра. В целом оно так и есть, игра идет, но Россия и Китай ведут свою борьбу геополитических интересов с Западом, не обращая внимания на сам мусульманский мир.
 
При этом их логика вполне очевидна, они не хотят допустить повторения прошлогодней ливийской истории, потому что вполне справедливо полагают, что их тогда обыграли. Сначала использовали для голосования в Совбезе ООН, а потом, опираясь на поддержанную ими резолюцию, начали военную операцию, результатом которой стало не только свержение режима Муамара Каддафи, но и потеря многих контрактов в Ливии. Поэтому они и не хотят уступать в сирийском вопросе.
 
Но, как известно, генералы обычно всегда готовятся к уже прошедшей войне. Так и Россия с Китаем исходят из опыта Ливии, не учитывая произошедших перемен. Во-первых, в прошлом году еще не было такого обострения именно шиито-суннитских противоречий. К тому же в Ливии как раз живут только сунниты. Во-вторых, в прошлом году еще не было таких масштабных санкций против Ирана, какие действуют в этом году с 1 июля. В-третьих, арабские революции в Тунисе и Египте перешли в стабильную фазу развития. Здесь нет такого острого противостояния, какое было сразу после местных переворотов, а старые элиты в целом сумели найти баланс в отношениях с новыми элитами. При этом умеренные исламисты стали частью политического процесса и даже уже проигрывают выборы, как это произошло весной в Тунисе и летом в Ливии.
 
В результате Москва и Пекин сегодня фактически выступают против консолидированной суннитской позиции, где парадоксальным образом совпали интересы разного рода исламистов (от умеренных до радикальных), светских деятелей (в том числе либерального толка), военных и консервативных монархий Персидского залива. Общим для всех них стала единая антишиитская позиция, сконцентрированная, главным образом, на Сирии. Именно на этой стране сосредоточены все эмоции, в то время как Иран находится как бы на втором плане. Но, что показательно, мало кто в мусульманском мире ему сочувствует в связи с беспрецедентно жесткими санкциями со стороны США и Западной Европы. Это очень болезненно для страны, которая еще несколько лет назад претендовала на роль лидера исламского мира. Со всей своей решительной антизападной и антиизраильской позицией Иран в глазах "исламской улицы" выглядел тогда гораздо лучше тесно связанных с США Саудовской Аравии, Египта, Туниса, Катара. Кувейта и т. д. Практически чуть больше, чем за год, все изменилось, и значительную роль в этом сыграл длительный конфликт в Сирии, где все в итоге уверенно идет к шиито-суннитскому противостоянию.
 
Об этом пишет Институт азиатских исследований, как передает http://www.centrasia.ru.